Блаженны мертвые - Страница 78

Выпить. Срочно. Выпить и успокоиться.

Его охватило непреодолимое желание выпить — он не мог с уверенностью сказать, исходило ли оно от него самого или от Стуре. Скорее всего, и то, и другое, и Давид представил себе, как воображаемая смесь вина с виски льется в воображаемую глотку.

Самое неприятное в телепатии заключалось не в том, что он мог читать мысли Стуре, Магнуса или кого-то еще, а в том, что он не знал, где его мысли, а где чужие.

Теперь он понимал, почему ситуация в больнице была невыносимой.

Чужие мысли, как правило, были слабее собственных и быстро терялись в гуле остальных голосов и образов. Минут через десять Давид уже научился вычленять свои мысли из общего потока сознания. Но при большом скоплении оживших отделить свои мысли от чужих было нереально — сотни разных «я» сливались воедино, смешиваясь, как акварельные краски.

— Пап, я устал, — произнес Магнус. — Долго нам еще?

Они стояли в арке между двумя корпусами. Люди входили и выходили из подъездов, — судя по всему, большинству все же удалось отыскать нужные квартиры. Стуре посмотрел на номер дома и вытер пот со лба.

— Идиоты, — заключил он. — Приспичило им нумерацию менять. Ай!

Стуре вскинул руку к нагрудному карману и сжал кулак, но вовремя сдержался.

— Хочешь, я его возьму? — спросил Давид.

— Ага.

Стуре огляделся по сторонам и распахнул пиджак. На груди рубашки зияла здоровенная дыра. Бальтазар барахтался во внутреннем кармане пиджака, пытаясь выбраться наружу. Давид взял кролика, молотящего воздух лапами, и посадил его в свой карман. Кролик продолжал вырываться.

— Мы скоро придем? — повторил Магнус.

Давид присел на корточки перед сыном.

— Скоро, — ответил он. — Как голова? Не болит?

Магнус потер лоб:

— Не-а, только голоса всякие...

— Знаю, я тоже их слышу. Тебе очень неприятно?

— Да нет. Я думаю про Бальтазара.

Поцеловав сына в лоб, Давид встал. Прислушался. Что-то изменилось. Голоса в голове стали тише, почти совсем умолкли, сменившись какой-то непонятной картинкой — длинные золотистые стебли и мягкое, лучистое тепло. Тепло какого-то другого тела.

Стуре стоял как вкопанный, разинув рот, затем медленно повернулся.

Тоже, наверное, видит, — подумал Давид. — Что же это такое?

Стуре посмотрел на Давида и схватился за голову.

— Так вот, значит, оно как, — произнес он с расширенными от ужаса глазами.

Давид ничего не понимал. Впервые за все это время он испытывал безмятежное спокойствие, чувствуя, как рядом бьется чье-то сердце — часто-часто, пожалуй, больше ста ударов в минуту, — и все же этот мерный стук вселял в него покой.

— Господи, откуда ж столько мыслей!.. — продолжал Стуре. — Так и с ума сойти недолго...

До Давида вдруг дошло, что это за стебли — если бы не размер, он бы сразу их узнал. Это была солома, только толщиной в палец. Он лежал на сене, прижавшись к теплому боку, и соломинки казались огромными, потому что он сам был маленьким. Бальтазар.

Давид считывал сознание кролика. Теплый бок и удары сердца принадлежали матери-крольчихе.

Стуре подошел к Давиду и протянул руку.

— Я его, пожалуй, опять возьму, — сказал он. — Уж лучше так.

— Вы чего там? — спросил Магнус.

— Смотри...

Давид сделал знак Стуре, и все трое присели на корточки, образовав круг. Давид вытащил из кармана Бальтазара и протянул его Магнусу.

— Вот, — сказал он, — потрогай.

Магнус взял кролика, прижал его к груди и уставился прямо перед собой невидящим взглядом. Стуре оттянул лацкан пиджака, понюхал внутренний карман и поморщился. На светлой подкладке виднелись темные подтеки. Не прошло и минуты, как у Магнуса на глазах выступили слезы. Давид склонился над сыном:

— Ты чего? Что случилось?

Магнус посмотрел на Бальтазара влажными глазами:

— Он не хочет у меня жить. Он хочет жить с мамой.

Давид и Стуре переглянулись, и тесть произнес:

— Понятное дело. Только мама бы его все равно бросила.

— Как это — бросила? — не понял Магнус.

— А вот так. Чтобы он научился жить самостоятельно. Так что ему еще повезло, что теперь он будет жить с тобой.

Давид не знал, правду говорит тесть или нет, но на Магнуса это явно подействовало. Он крепче прижал Бальтазара к груди и заговорил с ним ласково, как с маленьким ребенком:

— Бедненький мой Бальтазарчик. Я буду тебе вместо мамы.

Как ни странно, кролика это как будто успокоило — он перестал вырываться и затих у Магнуса на руках. Стуре огляделся по сторонам.

— Давайте-ка я его все же спрячу.

Бальтазар снова очутился в кармане Стуре, и они продолжили поиски. Они отыскали нужный корпус по чистой случайности. «17 А-Г» — гласила табличка над подъездом.

За те несколько минут, пока они возились с кроликом, обстановка вокруг сильно изменилась — вдали раздавались звуки бьющегося стекла, хлопанье дверей и даже крики. Спешащие мимо люди прибавляли шаг и нервно оглядывались, а в воздухе нарастал какой-то странный звук, похожий на назойливое гудение комара.

— Что это? — спросил Стуре, посмотрев на небо.

— Не знаю, — ответил Давид.

Магнус склонил голову набок:

— Как будто какая-то огромная машина.

Определить природу звука было сложно, но в одном Магнус был прав: так мог звучать какой-нибудь агрегат, возможно даже компьютер. Это было похоже на высокочастотный гул гигантских вентиляторов.

Они вошли в подъезд.

Вместо привычных запахов готовящейся еды, пота и пыли, здесь пахло хлоркой. Вокруг все блестело, а на видавших виды дверях висели пластиковые таблички с именами новых жильцов, набранными трафаретом. Квартиры А и Б находились на первом этаже.