Блаженны мертвые - Страница 28

Глаза Эльви округлились, грудь пронзила острая боль, словно в сердце вогнали кол: Туре! Она пошатнулась, ухватившись одеревеневшими пальцами за прутья ворот. Эльви ясно ощущала присутствие Туре, как будто его душа вселилась в ее тело. В голове раздался его голос:

Мамочка, помоги! Мне отсюда не выбраться... не хочу никуда... хочу домой, мамочка...

Развернувшись, «Скорая» выехала на дорогу.

Мамочка... Она идет за мной...

Эльви почувствовала, как Туре покидает ее тело, словно змея сбрасывает кожу. Голос его по-прежнему звучал в ее голове, но теперь она различала и слабый голос Флоры:

Бабушка, ты меня слышишь? Это он к тебе обращается?..

Эльви почти физически ощущала, как ослабевает связь по мере того, как к ней возвращается власть над собственным телом. Она лишь успела ответить: «Я слышу», как ниточка, связывающая их, оборвалась, и она окончательно пришла в себя.

Она стояла, держась за ворота, провожая взглядом «Скорую», которая казалась сейчас расплывчатым белым пятном. Полчища непонятно откуда взявшейся мошкары заставили ее отвернуться. Голова болела так, что перед глазами поплыли кровавые круги.

И все же Эльви готова была поклясться: она что-то видела.

О том, чтобы поднять голову, не могло быть и речи. Что-то ей подсказывало — нельзя туда смотреть...

Боль продлилась всего несколько секунд и тут же прошла. Эльви выпрямилась и посмотрела вслед «Скорой», скрывшейся за поворотом.

Видение исчезло.

И все же Эльви точно знала, что видела ее. В ту самую секунду, когда скорая пропала из виду, она заметила краем глаза высокую худощавую женщину с темными волосами, возникшую за машиной и тянущую к ней руки, — но тут внезапная боль заставила Эльви отвернуться.

Она снова оглядела пустынную улицу. «Скорая» давно уже выехала на шоссе, а женщины и след простыл.

А вдруг она уже в машине?..

Эльви прижала ладонь ко лбу и изо всех сил попыталась сконцентрироваться:

Флора? Флора!

Ответа не было. Ни малейшего намека на контакт.

Как же она выглядела, та женщина? Во что была одета? Думать об этом почему-то не получалось. Эльви пыталась представить ее лицо или хотя бы фигуру, но мысли путались. Это было похоже на смутные детские воспоминания, когда помнишь какую-нибудь одну деталь, а все остальное оказывается в тени и никак его уже оттуда не выудить.

Ни одежды, ни лица. Как ластиком стерли. Но одно Эльви знала точно — в руках у нее что-то было. Что-то, поблескивающее в свете фонарей. Что-то тонкое. Из металла.

Эльви бросилась к дому, вспомнив о существовании более традиционных средств связи. Добежав до телефона, она набрала мобильный внучки.

«Абонент не отвечает или временно недоступен...

Р-Н РОКСТА, 02.35

Звук голосов и скрежет металла привели его в чувство.

Первое время он вообще не понимал, где находится. Малер сел. На коленях лежал какой-то большой сверток. Все тело ныло. Где он и что он здесь делает?

И тут он все вспомнил.

Элиас по-прежнему неподвижно лежал у него на руках. Луна успела переместиться по небосклону и теперь лишь изредка выглядывала из-за верхушек кладбищенских сосен.

Сколько же прошло времени? Час? Два?

Послышался скрип чугунных ворот, и на площадке перед часовней показались темные силуэты. Вспыхнули фонари, и лучи света заплясали на каменных стенах. Раздались голоса:

— ...пока слишком рано делать выводы.

— Но как вы поступите, если это окажется правдой?

— Для начала проверим масштабы бедствия, а уж потом...

— Будете вскрывать могилы?

Голос показался Малеру знакомым. Карл-Эрик Юнгхед, его редакционный коллега. Ответа он не расслышал.

Элиас лежал в его объятиях, словно мертвый.

Разглядеть их в темноте было практически невозможно, разве что новоприбывшим взбредет в голову посветить в эту сторону. Малер легонько потряс Элиаса. Никакой реакции. В душе зашевелился страх.

После всех мучений...

Он нащупал жесткую ручку мальчика, пощекотал ладонь. Рука Элиаса дернулась и сомкнулась вокруг его пальцев.

Лучи фонарей пришли в движение, и пять темных силуэтов двинулись куда-то в глубь кладбища.

От долгого сидения тело Малера затекло, кости ломило — такое ощущение, что, пока он был в отключке, из него вытащили позвоночник, а на его место вставили раскаленный прут. Почему он от них прячется? Карл-Эрик наверняка смог бы ему помочь, почему он их не окликнул?

Да потому...

Потому что понял — нельзя. Потому что отныне мир разделился на «мы» и «они».

— Элиас, погоди-ка... Мне нужно встать.

Элиас не ответил. Малер нехотя высвободил пальцы из его руки и бережно переложил мальчика на землю. Опираясь об стену, он медленно перенес вес на ноги и с грехом пополам встал.

Между дальних надгробий мелькал свет фонарей, похожий на растревоженные души умерших. Малер прислушался, не идет ли кто-нибудь в их сторону, но до него доносились лишь голоса людей с фонарями и еле различимые звуки «Ночной серенады» на его мобильном телефоне, забытом в машине. Небо заалело, предвещая скорый рассвет.

— Элиас?

Ответа не последовало. Детское тельце безвольно лежало на земле — сгусток тьмы, повторяющий контуры ребенка.

Слышит ли он меня? Видит ли? Знает ли, что это я?

Малер наклонился и поднял внука, просунув одну руку под колени, а другой придерживая голову.

— Не бойся, мы едем домой.

На стоянке были припаркованы еще три машины. Неотложка, «ауди» с логотипом редакции и «вольво» с какими-то странными номерами. Желтые цифры на черном фоне. До Малера дошло: военные номера.